Убывающий мир: история «невероятного» в позднем СССР - Алексей Конаков

class="p1">Как показывает Вячеслав Герович, создатели космических ракет во главе с Сергеем Королёвым с самого начала были склонны не доверять космонавтам («При подготовке к запуску первого пилотируемого “Востока” во всей системе был один элемент, который находился вне сферы эффективного контроля космических инженеров. Этим элементом являлся сам космонавт»[490]) и по возможности исключали их из управления космическим кораблем, полагаясь на автоматику: «Весь пилотируемый полет “Востока” мог быть выполнен без касания космонавтом каких-либо органов управления на борту корабля»[491]. Помимо этого, космонавты оказывались заложниками широко пропагандируемых представлений о высочайшей надежности советской техники, которая якобы делала космические запуски совершенно безопасными[492]. В подобных обстоятельствах у советского космонавта до, во время и после полета оставалась одна основная задача – быть здоровым. Главной вехой стал здесь полет Юрия Гагарина; в пятидесятые годы обсуждение космоса было в основном техническим обсуждением реактивных двигателей, после запуска Спутника в 1957 году начали писать о применении ИСЗ для нужд географии, геодезии и метеорологии, и только после 12 апреля 1961 года массовое внимание стало смещаться на проблему человеческого тела в космосе. До конца шестидесятых понимание космонавта как «просто абсолютно здорового человека» заслонялось романтикой покорения космического пространства, мечтами о межпланетных перелетах, ожиданием обнаружения внеземной жизни; однако в семидесятые годы, вместе с постепенной остановкой «космического фронтира» и угасанием «космического энтузиазма», как раз здоровье космонавта становится тем «невероятным» фактором, который более всего интересует рядового советского потребителя. Именно в эти годы возникает популярная народная присказка «здоров, как космонавт», а в прессе все активнее сообщают об успехах новой отрасли знания – космической медицины. Долгое нахождение человека в невесомости обнаруживает проблему гиподинамии; вопросы оказания медицинской помощи находящимся на орбите людям ведут к появлению концепции телемедицины – уже через десять лет оба эти понятия станут крайне важными в популярном дискурсе о сохранении здоровья. Довольно парадоксальным образом из обсуждения космических полетов в семидесятые годы постепенно вычитается космос – вычитаются астрономия, небесная механика, сверхточная оптика, авиакосмическая техника, полупроводниковая электроника; все внимание приковано к завидно здоровому телу космонавта. «Путь в космос начинается с зарядки», – учит детей Николай Каманин[493], отвечавший за подготовку космонавтов с 1961 по 1971 год. В этом смысле все здоровые советские люди могли бы чувствовать себя потенциальными космонавтами – а одним из лучших земных заменителей космонавтики оказалась как раз индийская йога.

Истолкование йоги в качестве своего рода «домашней космонавтики», в качестве уникальной системы, не требующей выходить из квартиры, но по степени серьезности и изощренности напоминающей предполетную подготовку, в качестве особой тренировки, сулящей сверхчеловеческое здоровье, характерно для второй половины семидесятых годов и ни в коем случае не является метафорическим. Наоборот, советские энтузиасты йоги активно используют риторику возможной связи йогических практик с космическими проектами.

В 1975 году в журнале «Наука и религия» выходит посвященная йоге статья ленинградца Александра Кондратова – человека, занимавшегося кибернетикой вместе с Андреем Колмогоровым и лингвистикой вместе с Юрием Кнорозовым, писавшего популярные книги о поисках Атлантиды, сочинявшего (под псевдонимом Сэнди Конрад) стихи и долгие годы практиковавшего йогу. Отказываясь от выработанного Бродовым и Зубковым подхода, сводящего йогу к системе оздоровления организма, Кондратов замечает, что «йогой, например, начинают интересоваться не только традиционные, но и новые области знания – инженерная и космическая психология, космическая медицина, кибернетика и теория информации. Ибо здесь мы имеем дело со случаем, когда такая сложнейшая “самоуправляющаяся” и “саморегулирующаяся” система, как человеческий мозг, может достигнуть более полного, чем при обычных научных методах, контроля над телом»[494]. Соответственно, самым интересным в йоге следует считать не асаны и пранаяму («Но имеют ли статические асаны и дыхательные упражнения преимущества перед традиционными и современными видами лечебной физкультуры? Этого мы еще не знаем»[495]), но высшие ступени, связанные с отключением чувств, сосредоточением и концентрацией внимания – согласно Кондратову, подобные состояния более всего напоминают состояние космонавтов в полете: «Способность йогов “выключать” органы чувств, настраивая сознание на определенную “волну”, на определенный объект сосредоточения и созерцания (будь то конкретный предмет или абстрактная идея), достижение ими “внутреннего космоса” без “верха и низа” не может пройти мимо наук, изучающих поведение и реакции человека в “нечеловеческих” условиях Космоса»[496].

Тогда же риторику привлечения йоги к нуждам авиации и космонавтики развивает молодой ученый Алексей Катков. Начавший занятия йогой после прочтения ефремовского «Лезвия бритвы», получивший медицинское образование, Катков работает в Институте медико-биологических проблем АН СССР и пишет диссертацию о гипоксии под руководством доктора медицинских наук Николая Агаджаняна. Одной из главных тем, исследовавшихся в это время Агаджаняном, являлась адаптация человеческого организма к условиям полета в космосе; Катков двигался в том же русле, добавляя от себя изрядную долю романтики – его занимали не краткосрочные полеты на околоземной орбите, но сверхдолгие межпланетные путешествия. В серии статей, опубликованных в «Химии и жизни», Катков размышляет о необходимости разработать для таких путешествий методику анабиоза – и в этом пункте удачно соединялись остаточное тепло «космического энтузиазма» («Кто из нас не читал фантастических романов о межзвездных перелетах в состоянии анабиоза?»[497]), увлечение Каткова йогой («йоги, по всей вероятности, могут так снизить потребление организмом кислорода и тем самым перейти на такой уровень жизнедеятельности, что внешние признаки жизни как бы пропадают»[498]) и общий интерес советских семидесятников к вопросам идеального здоровья и вечной жизни – научно обоснованные примеры которых способен дать именно космос: «Придет время, и сбудутся слова Циолковского о неограниченной (с помощью анабиоза) продолжительности жизни человека, осваивающего Вселенную. А в наши дни настала пора серьезно задуматься над проблемой анабиоза, ибо она никогда не будет решена, если ею не заниматься»[499]. Предлагая советской космической медицине учиться у индийских йогов, Алексей Катков считал, что «секрет анабиоза йогов скрыт в совокупном действии на организм трех мощных физиологических факторов: дозированного голодания, мышечного расслабления и замедления дыхания»[500], а обсуждение трех этих факторов превращалось у него в генеральный смотр почти всех популярных гипотез «советского невероятного», связанных с проблемами здоровья.

Расслабление по Каткову – это особое искусство, прямо влияющее на дыхание («Из-за снижения мышечного тонуса <…> потребление кислорода падает на треть»[501]); индийские йоги разработали для этого особую «позу трупа» (шавасану), а советские исследователи в 1975 году построили прибор ЛИДА (лечебный импульсный дистанционный аппарат): помещенного в прибор пациента «обволакивают вспышки зеленого света, монотонные звуки, порции теплого воздуха и импульсы электромагнитного поля УВЧ. Все они действуют синхронно (40–60 импульсов в минуту) в течение получаса. Под влиянием такого